Страницы жизни Ф. И. ТютчеваСтраница 3
В том–то и дело , что этот человек, которого многие, даже из его друзей, признавали, а может быть признают еще и теперь, за “хорошего поэта” и сказателя острых слов, а большинство – за светского говоруна, да еще самой пустой, праздной жизни, – этот человек, рядом с метким изящным остроумием, обладал умом необычайно строгим, прозорливым, не допускавшим никакого самообольщения. Вообще это был духовный организм, трудно дающийся пониманию: тонкий, сложный, многострунный. Его внутреннее содержание было самого серьезного качества. Самая способность Тютчева отвлекаться от себя и забывать свою личность объясняется тем, что в основе его духа жило искренние смирение: однако же не как христианская высшая добродетель, а, с одной стороны, как прирожденное личное и отчасти народное свойство (он был весь добродушие и незлобие); с другой стороны, как постоянное философское сознание ограниченности человеческого разума и как постоянное же сознание своей личной нравственной немощи. Преклоняясь умом перед высшими истинами Веры, он возводил смирение на степень философско–нравственного исторического принципа. Поклонение человеческому я было вообще , по его мнению, тем лживым началом, которое легло в основание исторического развития современных обществ на Западе. Вообще его ум, непрерывно питаемый и обогащаемый знанием, постоянно мыслил. Каждое его слово сочилось мыслью. Но так как, с тем вместе, он был поэт, то его процесс мысли не был тем отвлеченным, холодным, логическим процессом, каким он является, например, у многих мыслителей Германии: нет, он не разобщался в нем с художественно–поэтической стихией его души и весь насквозь проникался ее. При этом его уму в сильной степени присуща ирония ,–но не едкая ирония скептицизма и не злая насмешка отрицания, а как свойство, нередко встречаемое в умах особенно крепких, всесторонних и зорких, от которых не ускользают, рядом с важными и несомненными, комические двусмысленные черты явления. В иронии Тютчева не было ничего грубого, желчного и оскорбительного, она была всегда остра, игрива, изящна и особенно тонко задевала замашки и обольщения человеческого самолюбия. Конечно, при таком свойстве ума не могли же иначе, как в ироническом свете, представляться ему и самолюбивые поползновения его собственной личности, если они только когда–нибудь возникали.
Дух мыслящий , неуклонно сознающий ограниченность человеческого ума, но в котором сознание и чувство этой ограниченности не довольно восполнялись живительным началом веры; вера, признаваемая умом, призываемая сердцем, но не владевшая или всецело, не управлявшая волей, недостаточно освещавшая жизнь, а потому не вносившая в нее ни гармонии, ни единства… в этой двойственности, в этом противоречии и заключался трагизм его существования. Он не находил ни успокоения своей мысли, ни мира своей душе. Он избегал оставаться наедине с самим собой, не выдерживал одиночества и как ни раздражался “бессмертной пошлостью людской”, по его собственному выражению, однако не в силах был обойтись без людей, без общества, даже на короткое время.
Похожие публикации:
Высказывание как основная единица речевого общения
«Выделение высказывания в качестве лингвистического понятия связано с углублением исследований функционирования языковых форм в речи. Высказывание можно считать языковым знаком, означающим которого является лексико-грамматико-синтаксическ ...
Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина. Массовая литература /
постмодернизм в прозе В. Пелевина
Важным направлением исследования современного литературного процесса является изучение проблемы иерархии и взаимодействия двух существенных элементов художественной системы русской литературы рубежа ХХ-ХХІ веков: постмодернизма и массовой ...
Пушкин и образ «Северной столицы» в произведениях
поэта
Живя в Петербурге, столице и оплоте русского самодержавия, Пушкин не мог не видеть значения этого города, историю его создания для России. Когда Пушкин писал «Медного всадника» он был уже в поре зрелости, признанным основателем русской ре ...