Заключение

Страница 1

Духовный отец экзистенциализма философ Кьеркегор выдвинул концепцию, согласно которой человек всегда несчастлив, ибо лишен возможности быть самим собой, и только смех способен примирить человека с болью и отчаянием. Лишь комическое может дать нам силу выдержать груз трагизма. Довлатов искал самого себя, руководствуясь какой-то особой внутренней нравственной системой: печальные рассказы переигрывал на мажорный лад, и этот театр его внутреннего “я” оказывался богаче, шире. Реальнее, чище исторического, социального, тенденциозного театра. Много было написано о русском ладе быть печальный, ибо практически во всем мире определенный вид печали, хандры, тоски называют именно русскими. Довлатов может повторить за Пушкиным: “Печаль моя светла…” Если “печаль светла”, то ирония как способ превратить грустное явление в веселое не действует в творчестве Довлатова. Хотя в неустойчивой духовной атмосфере России ирония постепенно превращалась в жизненный принцип, истинные писатели-гуманисты не торопятся пользоваться этим принципом, помня, что ирония действует как “бесконечная абсолютная отрицательность” (С. Кьеркегор). Отрицательность — как цель, не дающая ничего взамен. Несколько лет назад в поэзии появилось стихотворение Юрия Левитанского “Иронический человек”, там были такие строки:

Но зря, если он представится вам шутом.

Ирония — она служит ему щитом.

Т. е. иронический взгляд героя на жизнь, на себя, на вещи выглядит, по сути, маской, самозащитой; (eironeia — “притворство”) — действует в данном случае в прямом своем значении. Ирония разрушает онтологические основы конкретно-исторического бытия, обыденная жизнь теряет свои претензии на реальность, все: и автор, и герои становятся Другими, ненастоящими. Сквозь разорванные иронией внешние покровы проступает хаотически карнавальный мир быта и монологическая косность лозунгов. Иронии свойственны элементы социальной неврастении: полное неверие в духовные возможности человека. Если сатира — это плодотворное разоблачающее явление, то ирония, разрушая, не способна на созидание, она, уничтожая реальность, тем самым уничтожает партнера в коммуникации. Знаками присутствующей иронии становятся “концерты тишины”, симулякры, поэмы одних названий, выставочные залы без экспонатов и т. д. Эстетическая свобода иронии покоится на разрушении — разрушаются преграды, узы, которыми окружающая действительность связывала человека, мир — становится неустойчивым и зыбким, свободный выбор — безграничным и ничем не связанным. Идеи абсурда дают нам возможность предположить, что творчество С. Довлатова основывается на иронии, об этом свидетельствует также идея катастрофизма, тщательно исследованная В. Чайковской в статье “Модели “катастрофы и ухода” в русском искусстве”. Но, рассматривая Довлатова только как ирониста, мы придем к выводу, что он притворяется, лицемерит перед героем, перед самим собой, перед миром, разрушая все, не дает нам ничего взамен. Все это, конечно, не так. В сфере иронии человек никогда не совместится с моралью, а о духовно-миссионерских чувствах не может быть и речи. Для Довлатова они существуют вместе: человек и его мораль.

Если раньше философы, культурологи пытались доказать существование Бога, то теперь все желают доказать существование человека. Поэтому в отношении творчества Довлатова можно вывести понятие метаирония — “ирония над иронией”, “отрицание отрицания”, возвращение к реальной жизни через прохождение “очистительного” иронического круга. Ценность метаиронии — в ее вырождающейся функции: путем отрицания действительности (абсурд), отрицания свободы, смерти. Нравственный аспект духовной жизни наполняется новым содержанием. Р.И. Александрова в статье: “Ирония, метаирония, диалог, нравственность” предлагает схему, по которой работают Д. Джойс, Н. Саррот, Х.-Л. Борхес, Вен. Ерофеев, С. Довлатов, Ю. Алешковский — это -Действительность ->Ирония ->Новая действительность. Только в такой цепочке может происходить саморегуляция нравственности, примирение миров героя и действительности. Если рассматривать стиль как внутренний стержень автора, то для Довлатова стиль выступает, прежде всего, как высшая мера нравственности и правды. Если для Солженицына, Шаламова с развитием повествования, т. е. с перемещением точки зрения и изменения перспектив меняется язык: то призыв к читателю взглянуть в корень истины человеческой сущности и разглядеть мерзавцев, то горький сарказм и ирония, то призыв к новому Нюрнбергскому процессу… Для Довлатова стиль и язык остаются неизменным независимо от того, с кем он говорит, его язык адаптирован не под негодяя или гения, а, прежде всего, под человека. И, можно сказать, эстетический и гуманистический заряд действует не на вербальном уровне, он основывается не на дидактическом давлении, но на уровне спокойного созерцания драмы жизни. Самое главное, слово не должно усугубить отношения к этой жизни. Поэтому в произведения пишется самое личное, автор не претендует рассказать о неведомо-универсальном. К 80-м годам ХХ века прозаики уловили, что, вторгаясь в универсальное, они теряют героя; Раскрыв в произведении свое внутреннее “я”, они только делают попытку приблизиться к общечеловеческому, а, сближаясь с ним, усугубляют собственное одиночество.

Похожие публикации:

Введение.
Чарльз Диккенс, величайший английский романист 19 в., бесспорно остается одним из самых известных писателей как в Англии, так и за ее пределами. Уже первые произведения, вышедшие в свет в середине 30-х гг. 19 в, принесли их автору широкую ...

Рассказы Аркадия Аверченко
Приезжий Сельдяев в одноименном рассказе Аверченко, когда ему показывают Петербург, остается равнодушен к самым невероятным столичным историям, но оживляется, лишь речь заходит о его родном Армавире, Провинция! Ярославский вице-губернат ...

Особенности поэтического мироощущения Сергея Есенина.
Творчество Сергея Александровича Есенина было своеобразным дерзновенным порывом духовной природы его мировосприятия. Рус­ская стихийность, бушевавшая в нем, объясняется, с одной сторо­ны, свободой натуры, проявляющейся в бунте, разгуле, х ...